Информация к размышлению: Дорожевец Андрей Николаевич, 40 лет. Родился в Магаданской области, в маленьком поселке золотодобытчиков на берегу Колымы, половину населения которого составляли бывшие политзаключенные. В 1983 году Андрей закончил факультет психологии МГУ, в 1986 - аспирантуру, затем длительное время работал заведующим кафедрой психологии в Белоруссии. С 1993 по 1999 годы он - национальный супервизор программы "ЮНЕСКО-Чернобыль". В настоящее время работает экспертом в одном из проектов ООН по кризисным ситуациям. О себе рассказывает мало. В ответ на многие мои вопросы лишь улыбается и переводит разговор на другую тему. В психологических кругах хорошо известен как опытнейший профессионал в области кризисной психологии. Его видели работающим в составе различных международных команд во многих странах, где происходили всякого рода природные и техногенные катастрофы. Он автор многочисленных научных работ, доктор психологии нескольких западных университетов, член ряда европейских и международных психологических ассоциаций, иностранных академий наук. Последние два года Андрей живет в Москве, но увидеть его здесь удается редко - большая часть времени проходит в многочисленных командировках. Недавно, в связи с продолжительными новогодними праздниками, Андрея удалось обнаружить "на физическом плане".
Мы сидим в уютном кафе недалеко от здания факультета психологии МГУ. Вспоминаем студенческие годы, делимся информацией об однокурсниках. Наш курс, действительно, отлично проявил себя во всех сферах жизни: среди моих однокурсников - руководители крупнейших консалтинговых, кадровых, психологических и социологических агентств, два заместителя декана факультета психологии МГУ, крупные бизнесмены, многочисленные заведующие кафедрами, преподаватели российских, австралийских и канадских университетов, известные психологи-практики.
Наш разговор периодически прерывают звонки телефона, и Андрей оживленно - то по-английски, то по-французски - что-то объясняет невидимым собеседникам.
Андрей, ты знаешь "изнутри" как отечественных (российских, белорусских и иных), так и западных психологов. Поэтому естественным будет вопрос: в чем главная разница между ними?
Наши психологи, особенно те, которые учились в МГУ, по сравнению с западными и очень выигрывают, и очень проигрывают. С одной стороны, наш психолог отличается широкой, универсальной подготовкой. Некоторая размытость базовой теории в отечественной психологии, многочисленность теорий среднего уровня, отсутствие методологических предпочтений позволяют нашему психологу подходить к решению любой проблемы одновременно с нескольких позиций (довольно часто взаимоисключающих).
Я видел один очень успешный проект по психологической реабилитации жертв катастрофы, который фантастически объединял в себе принципы теории деятельности, психоанализа, психосинтеза, православия и сибирского шаманизма. А западному коллеге довольно трудно взглянуть на проблему одновременно с нескольких сторон: с философской, общепсихологической, социально-психологической и т.п. Помню, в начале 90-х на семинаре в Канаде я получил такое большое количество комплиментов по поводу своей теоретической подготовки, что послал открытку своему научному руководителю Соколовой Е. Т. и заведующему кафедрой Полякову Ю. Ф. с восторгами по поводу несомненной конкурентоспособности нашего образования.
В то же время, отечественный психолог проигрывает в решении многих конкретных практических вопросов. Столкнувшись с проблемой, он обычно пытается найти уникальное решение, "изобрести велосипед" (и нередко это делает!). В это же время его западный коллега владеет готовым набором стандартных решений, из которых надо только выбрать то, которое подходит в данном случае. Он это и делает - очень быстро, четко, профессионально.
Это все об МГУ. А каков уровень подготовки психологов других университетов?
Естественно, уровень психолога определяется не только университетом…Как ты помнишь, у нас на курсе далеко не все были гениями… Трудно судить иногда, какую роль в подготовке специалиста сыграло его образование, а какую - его индивидуальные особенности. На меня очень большое впечатление произвели бельгийские психологи, особенно выпускники университета в Лёвене (это один из старейших университетов в мире, где в свое время работал Эразм Роттердамский).
Я провел много времени в Бельгийском национальном центре кризисной психологии, которым в то время руководил знаменитый Люк Квинтен, и уверен, что в Бельгии работают лучшие в мире специалисты по психологической помощи жертвам катастроф и спасателям. Традиционно восхищает уровень практической подготовки американских психологов, особенно клинических социальных работников.
Очень тягостное впечатление оставляют наши психологи, получившие свою квалификацию вне старых университетов, на различных курсах и во всякого рода новых коммерческих учебных заведениях. Очень опасное сочетание низкой квалификации и абсолютной уверенности в своем высочайшем профессионализме! Когда такого "психолога" спрашиваешь, что он умеет делать, он отвечает: "Я умею тестировать", "Я умею консультировать". Первое умение на деле означает: человек может предъявить испытуемому бумагу с вопросами и затем ищет стандартные интерпретации в справочнике. Под "консультированием" обычно понимается сидение перед клиентом с умным видом, выслушивание того, что он говорит, и демонстрация разными телодвижениями, жестами и междометиями своей психологической проницательности.
Очень пугают "психотерапевты" - среди них много лиц с плохим образованием, которые поучаствовали в коммерческих терапевтических тренингах по нейро-лингвистическому программированию, гештальт-терапии, психоаналитической терапии и т.п., и теперь готовы решить любые проблемы клиента. В зоне катастрофы приходится тратить много времени, чтобы ограничить безудержную активность этих ребят. Люди в кризисной ситуации очень беззащитны, они ранимы и уязвимы, их нужно уберечь от так называемой вторичной виктимизации, когда дополнительной травмой становится неадекватная помощь.
Ты говоришь, "люди в кризисной ситуации". А есть ли что-то общее у жертв кризисной ситуации?
У кризиса много психологических последствий. Одно из наиболее ярких - утрата чувства контроля над ситуацией и над жизнью в целом. В кризисной ситуации у человека распадается привычная картина мира. Рушатся базовые иллюзии неуязвимости и справедливости. В сознании превалирует чувство собственной незащищенности, хрупкости, смертности. Оказывается, мир абсолютно несправедлив, и нет ответов на вопросы "Почему я?", "За что?" Жизнь пугает, она течет сама по себе, вне контроля, вне управления. В таких условиях люди стремятся любой ценой вновь обрести чувство контроля над своей жизнью, причем не обязательно в той сфере, которая затронута кризисом.
Если где-нибудь, даже в самом маленьком уголке своей жизни, человек восстанавливает чувство контроля, это говорит о начале преодоления кризиса. Даже иллюзия контроля помогает справляться с невыносимой ситуацией.
Примером может служить история с женщиной, которая в период терактов в Москве следующим образом преодолевала страх стать жертвой взрыва: она ходила ночевать к подруге. Сама мысль о том, что она что-то делает, очень помогала ей справляться со страхом. Почему это иллюзия контроля? Потому что ее подруга жила в соседнем подъезде.
Кстати, дежурство москвичей по ночам возле подъездов выполняло ту же психотерапевтическую функцию - возвращало чувство контроля над ситуацией.
А где ты изучал кризисную психологию? Я помню, на факультете нам не читали такой курс.
Насколько я знаю, его не читают до сих пор. Основы кризисной психологии я осваивал в США, Канаде, Бельгии и Дании. Очень помогало то, что в МГУ я специализировался по клинической психологии.
Какие различия можно наблюдать у людей разных культур в кризисной ситуации?
Многое зависит от характерных для культуры способов преодоления сложных ситуаций: в какой мере они рассчитывают на внешнюю помощь, берут ли ответственность за решение проблемы на себя, в какой степени они готовы демонстрировать свои чувства, каковы традиции психологической поддержки со стороны других людей. Сильно влияют религиозные верования.
Очень многое зависит от того, что считается "кризисным" событием и требует психологической помощи. Типичный пример: на улице города машина сбивает школьника. В нашей стране объектом психологической помощи в лучшем случае становятся родственники ребенка. А в Бельгии, например, я помню, как в такой ситуации помощь оказывали 42 человекам, среди которых - родители, братья и сестры, врачи скорой помощи, полицейские, свидетели, одноклассники погибшего школьника, его друзья, учителя, соседи.
В США, Канаде, западноевропейских странах люди более ориентированы на получение поддержки, они легко обращаются к другим людям, рассказывают о своей беде, легко плачут, легко принимают помощь. "Наш" человек более одинок в своем горе, более замкнут. Это особенно характерно для мужчин, которым традиционно предписывается сдерживать чувства, терпеть. Частый способ облегчить горе - выпить водки. Обычная картина - человеку наливают стакан и говорят: "Выпей, полегчает!" Мне ни разу не удалось увидеть, чтобы американцу в такой ситуации протягивали стакан виски.
Мало того, что в нашей стране пока нет полноценной системы психологической помощи в кризисных ситуациях, в нашей культуре испытывать определенное страдание - это нормальное состояние, которое не требует никакой помощи. Основание для обращения - страдание на уровне патологии. Западный же человек, ориентированный на абсолютный внутренний комфорт, при малейшем страдании стремится обратиться за помощью. Высокий уровень спроса делает эту сферу психологии очень развитой на Западе.
Много культурных различий в формах эмоциональной помощи. Помню, меня поразило, как легко и часто американцы обнимаются, особенно в трудных ситуациях. Объятия - простой, но удивительно эффективный способ эмоциональной поддержки. Но в нашей культуре он нагружен иными ассоциациями.
Огромное значение имеет культурная допустимость такого способа борьбы со стрессом в кризисной ситуации, как юмор. Юмор, особенно "черный", вызывая противоречивые, но сильные чувства, часто позволяет разрядить эмоциональное напряжение. Во время терактов в Москве женщина говорит другой: "Вчера купила себе новую ночную рубашку. А то вытащат из развалин черт знает в чем!"
Можно увидеть географические различия, - например, между "южными" и "северными" европейцами. "Южные" более эмоциональны, экспрессивны, их чувства - на поверхности. В помощи участвуют много людей, от детей до бабушек, от родственников и соседей до совершенно чужих людей, все много переживают и сочувствуют. "Северные" люди более рациональны и формальны. Человек старается выговориться, его внимательно слушают, пытаются понять, как лучше ему помочь. При этом эмоций меньше, "хоровода" вокруг него нет.
Но, конечно, в наибольшей степени реакцию на кризис определяют индивидуальные особенности человека.
А есть различия в психологии спасателей из разных стран?
Я знаю со слов западных спасателей, что российские спасатели считаются одними из наиболее профессиональных в мире. О них говорят: "Русские готовы рисковать собой, если есть хотя бы малейший шанс спасти человека. Они не жалеют себя, работают до полного изнеможения".
Что касается психологии, здесь проявляются те же культурные особенности - нет традиции обращения за психологической помощью. Как сказал мне полковник, возвращающийся из Чечни в тяжелейшем психологическом состоянии: "Какие психологи? О чем ты говоришь? Лучший психолог - это автомат Калашникова!" После землетрясения в Турции украинские спасатели в санатории в Крыму в течение двух недель снимали стресс традиционным способом.
На Западе работа со спасателями, а также с пожарными, полицией - со всеми, кто соприкасается со смертью, - является обязательной процедурой. Она имеет и экономическое обоснование - это единственный способ
сохранить высокую эффективность работы этих людей. Психологам хорошо известны сокрушительные последствия работы в кризисных ситуациях - от традиционного "выгорания" до серьезных посттравматических стрессовых расстройств.
В Бельгии психологическая помощь затрагивает каждого, кто из-за своей профессиональной деятельности соприкасается с темой смерти. Например, для детских кардиохирургов в одном из медицинских центров в Брюсселе, для которых смерть ребенка во время операции несмотря ни на что остается трагическим событием, психологами был разработан специальный ритуал. Его задача - помочь врачам выразить чувства, уменьшить остроту эмоциональной реакции на смерть маленького пациента. Когда диагностируется смерть, весь персонал операционной встает вокруг стола, они берут друг друга за руки и говорят о том, что они сделали все, что могли, что им очень больно оттого, что они не смогли помочь и т.п. Ритуал очень простой, но он действительно помогает преодолеть негативные переживания и спасти врачей от выгорания.
Расскажи о проекте "ЮНЕСКО-Чернобыль".
Программа "ЮНЕСКО-Чернобыль" - лучший из проектов ЮНЕСКО. В рамках его в России, Украине и Белоруссии были созданы двенадцать Центров социально-психологической реабилитации населения, пострадавшего от аварии на ЧАЭС. Они открыты в зонах загрязнения, в зонах переселения, на базе больниц для детей с раком щитовидной железы.
Основная стратегия - стимуляция социальной активности самих жителей, налаживание "общинных" связей, создание нового сообщества с высоким чувством контроля над своей жизнью, избавление от психологии "жертвы". Важнейшая группа в сообществе - дети и подростки, от которых будет зависеть будущее не только этих районов, но и страны в целом. Кстати, на Западе одно из направлений практической психологии так и называется - "психология сообщества".
Самое тяжелое для людей из пострадавших районов - это часто даже не материальные трудности, не болезни, а сознание заброшенности и ненужности, сознание того, что от тебя ничего не зависит, что ты - игрушка слепых внешних сил. Поэтому очень важно помочь людям стать творцами своей судьбы. Причем поразительно, сколько в "глубинке" находится энтузиастов, бескорыстно участвующих в наших проектах. В больших городах такой энтузиазм, такое бескорыстие встречаются куда реже.
На базе наших Центров в рамках единой концепции удалось объединить психологов, педагогов, социальных работников, творческих работников, прошедших многолетнюю подготовку на учебных семинарах ЮНЕСКО под контролем опытных отечественных и западных специалистов. В рамках этой Программы психологи получили много возможностей реализовать на практике знания по всем отраслям психологии: и социальной, и клинической, и детской.
Приведу конкретный случай, чтобы было понятно, с какими проблемами приходится сталкиваться. В одном из поселков, в который переселили "чернобыльцев", возник мощный конфликт между ними и "местными". Местные дети называли детей-переселенцев "радиоактивными", избегали дружить с ними. Взрослые завидовали пришельцам, считая, что дома, которые им предоставили, лучше, чем у старожилов. В итоге "чернобыльцы" и старожилы почти не общались.
Как сплотить "местных" и приезжих? На помощь пришел случай. В это время шел очередной "мыльный" сериал "Просто Мария". Внезапно во всем поселке (в несколько тысяч жителей) отключилось электричество. Для населения поселка это была истинная трагедия - они не увидят, что же случилось с "просто Марией".
Психологи приняли решение: обратиться к женам наиболее авторитетных жителей. И произошло невероятное: женщины (и местные, и "чернобыльские") подняли своих мужчин на ремонт кабеля. И вот вечером, под снегом и дождем, толпа мужиков спешила уложить кабель к вечернему сеансу, не разбирая, кто из них местный, а кто неместный. Когда свет зажегся, люди настолько устали, что не пошли по домам, а стали смотреть сериал все вместе в здании Центра ЮНЕСКО. Вот такая она, волшебная сила искусства! Действительно, из всех искусств для нас важнейшим является кино!
Много трудностей возникает в работе с местными властями. Когда к ним приходят люди от ЮНЕСКО, они воспринимают это как повод за счет "иностранных" денег латать какие-то дыры в местном бюджете (например, купить цемент, бульдозер). Когда Центр открыт, на него немедленно начинается мощное давление под разными предлогами, чтобы использовать его здания в других целях (как гостиницы или цеха по переработке чего-либо). Трудно объяснять председателям исполкомов, мэрам, губернаторам необходимость психологической помощи. "Психологи? А зачем это? Мы не психи!"
Помню, после страшного урагана на Украине и Белоруссии я вместе с представителями международной федерации Красного Креста приехал к директору завода, чей ведомственный детский оздоровительный лагерь очень сильно пострадал. Для многих детей и воспитателей это стало настоящей психической травмой. Мы предложили организовать психологическую работу с пострадавшими. Все расходы брал на себя Красный Крест. Директор долго мялся, стеснялся, а потом попросил вместо психологической помощи купить ему 100 листов шифера. "Сейчас это важнее", - объяснил он нам.
В общем, трудностей хватает. Пожалуй, западные психологи тут не справились бы.
Какое впечатление у тебя сложилось о ЮНЕСКО и ООН? Что дает взгляд на эти организации "изнутри"?
Это безумно бюрократизированные организации! ЮНЕСКО в этом плане - достойное детище ООН. Как у Кафки! Множество отделов, структур, подструктур… Деньги, которые выделяются на различные программы, проходят огромное количество инстанций. Конечно, понять чиновников можно: на местах сильно воруют, поэтому в ООН пытаются подстраховаться. Но все равно воруют! Получается, скорее, наоборот: от слишком долгого ожидания помощи воруют еще больше. В качестве компенсации за "страдание".
В общем, автор "Закона Паркинсона" был прав?
Да! С точки зрения психолога ООН - это структура, замкнутая сама на себя, лишь часть ее "выходит на поверхность". Зато множество прекрасных людей из разных стран работает на должностях экспертов и консультантов, при этом обязательно ругая чиновников. Таков обычай!
А чем ты занимаешься сейчас?
В последнее время работаю с людьми, которые потеряли своих близких. Чаще работаю с детским горем. Учу этому и студентов, и работающих психологов. Еще пытаюсь приложить свои знания по кризисной психологии к управлению так называемыми "человеческими ресурсами" в коммерческих фирмах. Ведь законы развития кризиса и его преодоления у человека и в организации очень похожи.
А что бы ты пожелал нашим юным читателям, которые только учатся быть психологами?
Желаю научиться говорить "нет". Профессионализм начинается тогда, когда психолог может сказать: "Нет, я не знаю, что делать. Я не умею. Я не могу". Роль "великого волшебника", готового решить любую проблему, конечно, повышает статус. Но это очень опасно для того, чью проблему будут решать. И еще желаю как можно чаще задавать вопрос "Почему?" "Во все мне хочется дойти до самой сути…"
В заключение задам два традиционных для нашей газеты вопроса в связи с началом нового тысячелетия. Во-первых, с какими итогами человечество, наша страна, лично ты закончили тысячелетие? Что было хорошо, а что плохо? Во-вторых, каким представляется наступающее тысячелетие - опять-таки, для человечества, для нашей страны и для тебя лично?
Для меня лично главный итог тысячелетия - это то, что мой сын стал студентом МГУ, и я им очень горжусь. А про человечество и страну сказать ничего не могу, особенно, что хорошо, а что плохо. Вопросы трудные, я отвечу на них притчей. Однажды мальчик решил посмеяться над мудрецом. Поймал он птичку, зажал ее в кулак и спросил мудреца: "Скажи, мудрец, что в моей руке, - живое или мертвое?" (Думал мальчик: "Посмеюсь над мудрецом в любом случае. Если мудрец скажет: "Мертвое", - открою ладонь, и птичка вылетит. Если скажет: "Живое", - сожму кулак, раздавлю ее и покажу ему мертвую птичку"). А мудрец ему и отвечает: "Как хочешь, мальчик!"
Другими словами, все оценки результатов прошедшего времени определяются личным отношением. Для кого-то результаты замечательные, для кого-то - катастрофические. Это не вопрос истины, это вопрос позиции.
Каким представляется наступающее тысячелетие для меня лично? Думаю, надо спешить.
"Осень уже пришла…" -
Ветер шепнул мне в ухо,
Подкравшись к подушке моей.
Помнишь, наш однокурсник с острова Мадагаскар Жислен Амаду, выпив стакан водки, надолго замолкал, а потом говорил, задумчиво глядя вдаль: "Время бежит, как птица…" И я представлял время в виде быстроногого страуса (информация использована с сайта http://health.km.ru).
Полезные ссылки: